Напарница-7

[merit_seguer]

Свешиваю то, что есть из 7-го рассказа по примеру corso.

Предисловие

Предисловие</ i>

К людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они – боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех играть на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.
Однако любители – это любители и есть. Хорошенькой девушке, которой перед сном служанка навивает волосы на папильотки, каждый гость, допущенный до домашних концертов, прочит большое будущее, закатывает глаза и твердит: «Ах! Почему бы вам не пойти на сцену? Вы рождены для неё!». Обещания привести «настоящего специалиста», который или которая «послушает, посмотрит и, уж конечно...»
Всё это очень мило, и воспринимается как тонкий, изысканный комплимент, но попробуйте только в самом деле в следующий раз прийти под ручку с импресарио столичного театра! Вас вместе с вашим спутником выставят за дверь быстрее, чем вы успеете представить его всем присутствующим в доме. Однако грешно оставлять красоту только для избранных, и поэтому в Дейстрии повсеместно распространены так называемые домашние концерты (или, скажем, спектакли), на которые заблаговременно рассылаются приглашения всем мало-мальски важным людям в округе. Сооружается сцена, на которой стоит рояль (обычно не слишком хорошо настроенный) или сделанные приходящим дворником за десять филлеров декорации. Если барышня может порадовать гостей только пением, то к роялю садится наёмная таперша или кто-нибудь из родных, кое-как вешают занавес и, как «в настоящем театре» подают три звонка. Некоторая вымученность представления даже поощряется зрителями и кажется несомненным доказательством безыскусности игры или пения.
Что касается профессиональных артистов, то, разумеется, в Острихе на них смотрят не так уж презрительно, как в Дейстрии, и, как правило, «устрицы» стараются подчеркнуть свою свободу в отношении моральных устоев. Терпимость по отношению к артистам обычно заключается в том, что певцы и актёры мужского пола вынуждены прибегать к услугам телохранителей, чтобы прокладывать себе путь мимо экзальтированных поклонниц, а, главное – их мужей, возмущённых столь явной изменой. Женщины же пользуются ещё большей свободой, и общество не будет относиться к ним с хоть сколько-нибудь заметным презрением, если актриса заведёт небольшой романчик или даже отобьёт мужа у богатой дамы, принесшей нищему и распутному супругу в приданное состояние, накапливаемое годами успешных банковских операций. Напротив, актриса будет неверно понята, если ничего подобного в её жизни не произойдёт, и вполне может дождаться весьма бесцеремонного похищения каким-нибудь особенно пылким поклонником. Общество, как уже сказано, посмотрит на всё это сквозь пальцы. Обычно женщинам творческих профессий в Острихе так же, как и мужчинам, приходится нанимать телохранителей; как правило, эти телохранители являются их тайными (но вполне узаконенными) мужьями, что весьма упрощает личную жизнь известной женщины.
В Дейстрии общество настороженно ждёт от актёров разврата и, быть может, именно поэтому все люди, имеющие удовольствие знать их в частной жизни, описывают и мужчин, и женщин, посвятивших себя творчеству, как примерных мужей, жён, и, уж конечно, отцов и матерей очаровательного потомства. Казалось бы, дейстрийские исполнители обречены на вечный остракизм, но свет нашёл для них лазейку, имя которой – благотворительные концерты. «Я знаю, дорогая, она прыгала по сцене в одном трико на вчерашнем спектакле, – говорит одна почтенная матрона другой, – но, посмотри, она согласилась выступить в моём концерте, который мы устраиваем для помощи детям-сиротам! Нет, она просто не может быть развратной женщиной, это всё тот ужасный автор, ну, помните, тот... он ещё умер в позапрошлом веке, когда были такие грубые нравы! А на концерт приходите, дорогая, я так надеюсь, что вы и ваша очаровательная дочь поможете мне справиться с кассой и с продажей бутербродов в буфете...»
Разумеется, такие концерты приносят очень мало прибыли актёрам: большая часть выручки уходит на аренду помещения в ратуше или в театре, украшение зала и оплату труда рабочих сцены, таперов и других таких же грубых людей, не понимающих возвышенных целей богатеев. Оставшиеся деньги делятся поровну между устроителями, благотворительными обществами (которые перечисляют в приюты не больше одной пятой от доставшегося им куша) и, наконец, самими актёрами. При всей убыточности подобного развлечения получить на него приглашение в качестве исполнителя считается очень почётным: после этого актёр или певец уже официально принят в обществе. Представители же высшего общества, в свою очередь, могут без помех общаться, хвастаться своей щедростью, милосердием и новыми нарядами, а также флиртовать и веселиться, и более того, молодые люди и девушки на подобных сборищах могут представляться друг другу сами, не дожидаясь посредников: считается, что общее дело помощи бедным сиротам, жертвам фабричных катастроф или пожаров объединяет людей и стирает некоторые границы приличий. Между тем, не всегда желание молодёжи расширить свой круг знакомств совпадает со свободными днями у людей искусства, и поэтому иногда благотворительные концерты даются в два отделения: в первом выступают профессионалы, во втором любители, причём зрители, чтобы не расстраивать друзей, обычно усерднее хлопают именно во втором отделении. Девушки расхаживают в концертных платья, мужчины во фраках и в перерывах между номерами раскланиваются со знакомыми. Это – слава и честь, о которых они так долго мечтали и, быть может именно поэтому любители не только не получают плату за выступление, но и должны внести некоторый (отнюдь не символический!) взнос.
В Острихе, где, как уже говорилось, не существует нравственного осуждения людей искусства, и поэтому они не нуждаются в благотворительности, чтобы вернуть себе доброе имя. Однако, сироты существуют и среди «устриц», и, разумеется, в Острихе есть и желающие блеснуть любители, и молодёжь, жаждущая повода для праздника. Поэтому светским красавицам, восхищающим поклонников своим пением или игрой на рояле, приходится добиваться своего самостоятельно, не рассчитывая на поддержку более опытных людей... и, таким образом, благотворительные концерты в Острихе проводятся исключительно любителями... на их же деньги. Здесь не продают бутербродов, а подают бесплатно чай и пирожные, зато ратуши и редко встречающиеся парадные бальные залы предоставляют помещение совершенно безвозмездно и, поскольку в Острихе нет благотворительных обществ, и выручка прямиком поступает в тот сиротский приют, ради которого всё это и устраивается.
При этом нельзя не признать, что в общем и целом в Дейстрии, как правило, негласные соревнования любителей с профессионалами, а также изредка даваемые советы делают даже вторые отделения концертов более качественными, чем в Острихе. С другой стороны, сравнивать следует с осторожностью: столичный любитель Остриха, несомненно, выступит лучше, чем провинциальный – в Дейстрии, однако же в самой глухой глубинке может найтись самородок, способный переплюнуть... ну, быть может, не профессионала, но любителя с большим стажем, который год выступающего без взноса на театральных сценах Дейстрии.
Все эти рассуждения, однако, не могут скрыть одного-единственного действительно важного факта: как бы ни относились к творчеству обыватели, любительские концерты и спектакли, как правило, представляют собой верх безвкусицы и неумения, и нужно всё влияние общественного мнения, чтобы заставить здравомыслящего человека их посещать.

запись создана: 25.10.2009 в 08:43

@темы: творчество, Напарница

Comments

[corso]

то тебе не шпагой размахивать, наше ремесло соображения требует.

ну вот, только мужчина за порог, дамы сразу же начинают язвить

Беата чрезвычайно обаятельна

[Леголаська]

От имени Августы Перте, многоуважаемой супруге синдика гильдии стрелков Вашего славного города,

супруги.

Ура, Беата! Мой любимый персонаж! ))

[merit_seguer]

Леголаська, спасибо, опечатку исправила!

Ура, Беата! Мой любимый персонаж! ))

О как!
А за что такая честь?

[merit_seguer]

На следующий день Августа Перте напомнила мне обещание помогать ей с организацией концерта.
– Разумеется, хозяйка, я к вашим услугам, – вежливо отозвалась я, гадая, чего ещё потребует от меня эта женщина. После вчерашней оплошности с почерками мне меньше всего хотелось ещё раз попасть впросак каким-нибудь схожим образом. Но, к счастью, оказалось, ничего страшного от меня не требовалось: всего-навсего сопроводить Дрона Перте, пока он будет от имени матери совершать визиты к тем дамам, которых никоим образом нельзя пригласить письменно.
– Мне казалось, сударь, наша свадьба отменяется, – уже на улице проговорила я, когда, опираясь на руку сына синдика, вышла вместе с ним из дома его родителей.
– Вы совершенно правы, сударыня, – сухо отозвался сын синдика. – И, пока мы с вами одни, позвольте напомнить вопрос, адресованный вашему хозяину. Где и когда мы можем поговорить о деле?
– В самом скором времени, сударь, – заверила я, к своему стыду успевшая забыть и о деле и о поручении Дрона Перте. Но какой, скажите на милость, смысл покупать у авантюриста сведения, коль скоро он обманывает нас и ведёт игру заодно со своим хозяином?
– Меня не устраивает этот ответ, сударыня, – настаивал сын синдика. – Извольте передать, что я желаю как можно быстрее получить обещанные деньги.
– Я передам, сударь, но вы должны понимать: не я решаю такие вопросы. Возможно, придётся и подождать.
– Вы смеётесь надо мной! – воскликнул сын синдика. – Мне деньги нужны сейчас, немедленно, я не могу больше ждать! Знаете, сколько я задолжал в местных лавках?!
На нас стали оглядываться, и Дрон Перте был вынужден перейти на острийский, чтобы несколькими словами о «том дне, когда он сделается счастливейшим из смертных» объяснить ситуацию для прогуливающихся мимо сограждан. Избавившись от постороннего внимания, мы продолжали разговор.
– Уверена, ваши кредиторы подождут хотя бы до благотворительного концерта, – заметила я, – а там вы будете не столь стеснены в средствах.
Сын синдика остановился и впился в меня взглядом, как раньше смотрел на письмо, в котором я нечаянно подделала его почерк.
– Что вам известно, сударыня?
– О, разумеется, ничего, Дрон Перте! – легкомысленно отозвалась я, чувствуя, что случайное замечание попало в больное место. – Ну, за исключением простой мысли: не будет человек вроде вас вмешиваться в женские дела даже если он души не чает в своей матушке. Скажете, я ошиблась, сударь?
– Нет, и будьте вы прокляты со своей проницательностью! – выругался сын синдика, поняв, что выдал себя, когда задал вопрос. Теперь мне многое становилось понятно: чем бы этот милый юноша не зарабатывал на жизнь, он обладал многими талантами, не только красивым лицом и твёрдой рукой, принесшими ему любовь дам и способность защитить себя от мести их близких. Проще говоря, Дрон Перте затеял неизвестную мне аферу, и собирался немало нажиться на благотворительном концерте, чего, кстати, в Острихе, делать не принято. Полагаю, сын синдика был сильно взволнован, коль скоро позволил себе столь разоблачительную несдержанность.

[merit_seguer]

ну вот, только мужчина за порог, дамы сразу же начинают язвить

corso, ну, так она не над этим мужчиной, она вообще!

Беата чрезвычайно обаятельна

Да???
Называется, Мерит написала проходной персонаж, который в случае чего грохнуть не жалко.

Кстати, что меня забавляет, это то, как быстро Беата обнаружила орг.способности. Причём они ей самой нафиг не сдались.

[corso]

Да???

очень люблю таких женщин с чувством юмора и организаторскими способностями

[Леголаська]

merit_seguer , а она там самая психически здоровая... и здравая. И умные вещи говорит.

[merit_seguer]

corso, эх...
Ты знаешь, скольких она убила?

Да, постой!!!
А у неё ещё и чувство юмора есть???

[Леголаська]

И печеньки любит. ))

[merit_seguer]

а она там самая психически здоровая... и здравая. И умные вещи говорит.

И печеньки любит. ))

Леголаська, всё, печеньки меня добили))).
А ведь я всего лишь как-то посоветовалась с братом, чем сия девица могла бы закусывать коньяк!

[corso]

А у неё ещё и чувство юмора есть???

когда читаешь ее диалог с Беренгарием, возникает два ощущение
- она его не боиться
- она над ним насмехается

но это имхо

а печеньки да, печеньки прелесть

а она там самая психически здоровая... и здравая. И умные вещи говорит.

вот-вот

[corso]

А у неё ещё и чувство юмора есть???

когда читаешь ее диалог с Беренгарием, возникает два ощущение
- она его не боиться
- она над ним насмехается

но это имхо

а печеньки да, печеньки прелесть

а она там самая психически здоровая... и здравая. И умные вещи говорит.

вот-вот

[merit_seguer]

corso, она его боится. Потому и насмехается. Думаешь, она стала бы им помогать, если бы не боялась?

[merit_seguer]

– Куда вы меня ведёте? – спросила я, поняв, что мы свернули с главных улиц, где стояли самые респектабельные дома, в какую-то глушь, и ни на одном из зданий, мимо которых мы проходили, не было шпаги. – Или решили избавиться, коль скоро не можете жениться?
– Вот уж язык ядовитый! – ругнулся Дрон Перте. – Нет, сударыня, мы с вами идём наносить визит, как и собирались.
– Однако же странное место для приглашённой на ваши концерты, – отметила я, и сын синдика согласился.
– Приезжая, – пояснил он, – вот уж не знаю, почему никто не дал себе труда рассказать барышне, как и что.
– Быть может, и рассказали, но она не послушалась? – предположила я. – А почему мы с неё начинаем визиты? Она какая-то важная особа, что вы не могли отправить ей письмо?
– Она не отвечает на письма, – хмуро ответил сын синдика. – И не принимает гостей.
– Тогда почему же?..
– Потому что, кроме неё, у нас почти никто не может блеснуть музыкальными талантами, – ещё более хмуро объяснил Дрон Перте. – Я слышал, что приезжая барышня замечательно играет на рояле и уговорил матушку устроить концерт, думая улестить её на участие. Но она не дала мне даже попытаться!
– И благотворительный концерт в пользу вашего кармана оказался под угрозой, – заметила я.
Сын синдика напрягся.
– Не только поэтому, сударыня, – холодно ответил он и остановился у дверей дома, настолько грязного, что не представлялось возможным угадать цвет, в который он некогда был покрашен.
– Но если она не принимает гостей, чего вы ждёте от нашего визита? – изумилась я.
– Многого, – коротко ответил сын синдика и взялся за дверной молоток. На стук вышел лакей в острийском костюме, но дейстрийских башмаках и, коротко поклонившись, сообщил, что хозяйка никого не принимает, а если мы к другим жильцам дома, то следовало подойти к крыльцу с другой стороны здания. И хотел уже захлопнуть дверь, когда сын синдика просунул в быстро исчезающую щель ногу и, держась за ручку, настойчиво потребовал приёма. Как бы невзначай он при этом положил свободную руку на эфес шпаги, и лакей отступил внутрь, не решаясь спорить с вооружённым дворянином.
– Вы уж простите, хозяин, – заискивающе произнёс слуга. – Я бы рад пустить, да никого она не принимает, а сейчас и вовсе не может.
– Разве она больна? – уточнил сын синдика и сделал ещё один шаг внутрь.
– Нет, сударь, но она неодета, и...
Вдалеке хлопнула дверь, и лакей облегчённо выдохнул.
– Я хотел сказать, милостивый хозяин, хозяюшка ушла на прогулку.
– А когда вернётся, не знаешь? – усмехнулся сын синдика.
– Не знаю, милостивый хозяин! – подтвердил лакей. Дрон Перте, вместо того, чтобы возмутиться столь очевидной ложью, протянул слуге монету в пять грошей и, кивнув мне, спустился с крыльца. Дверь захлопнулась с неприличной поспешностью, но сын синдика только усмехнулся и подал мне руку.

[merit_seguer]

– А теперь, сударыня, поторопимся, коль скоро мы выманили птичку из гнёздышка.
– Сударь? – возмутилась я. – Вы хотите сказать, что нарочно затеяли этот спектакль и вовсе не надеялись на встречу?
– Разумеется, – не стал отрицать очевидное авантюрист. – Я подметил, что дейстрийская барышня уходит из дома всякий раз, как к ней являются с визитом. Уж не знаю, зачем она это делает, не то из щепетильности, не то боится, что к ней всё же прорвутся силой. Но не мог же я сам останавливать незнакомую девушку на улице и набиваться в знакомство! А вот с вами мы всё проделаем быстро и элегантно.
– Но, послушайте, сударь, мне бы не хотелось насильно набиваться на знакомство с посторонней дамой! – возмутилась я, увлекаемая Дроном Перте по грязной улочке.
– Вам-то как раз и не придётся, сударыня, – загадочно ответил авантюрист, и мы свернули за угол, чуть не сбив с ног хрупкую девушку в дейстрийском костюме для прогулок.
– Прошу прощения, сударыня, – по-дейстрийски извинился Дрон Перте и отвесил самый низкий острийский поклон, на который только был способен. Девушка окинула его равнодушным взглядом, небрежно кивнула, потом так же равнодушно посмотрела на меня. Я попятилась, в тщетной попытке спрятаться отступая за спину своего спутника, но было уже поздно. Лицо дейстрийки прояснилось, и она с громким криком: «Кати!» бросилась мне на шею. Кто-то остановился и с интересом поглядел на нашу сентиментальную группу. Я беспомощно оглянулась на сына синдика, и он действительно не подвёл: одной рукой схватил барышню за запястье, заставив выпустить меня, другой рукой распахнул дверь в стене ближайшего дома и втолкнул нас обеих внутрь. Мы оказались в плохо освещённым помещении, больше всего походившем на низкопробный трактир: о чём говорила и длинная стойка рядом с дверью, и невысокие столики некрашеного дерева, вокруг каждого из которых стояли такие некрашеные скамьи. На стойку опиралась молоденькая девица в непристойно-откровенном платье, а с другой стороны стояли два скрипача и один кларнетист, при виде нас заигравшие разудалую музыку самого скверного качества. Противоположный от музыкантов угол был отгорожен тяжёлой чёрной занавесью, и, повинуясь взгляду сына синдика, именно туда поспешила выскочившая из-за стойки девица.
– Свечу зажжёт, – пояснил сын синдика, бросая заговорщический взгляд музыкантам. Эти простые слова привели опешившую от наглости авантюриста барышню в чувство, и она решительно потребовала:
– Уберите от меня руки, сударь! И извольте объяснить ваше поведение, коль скоро вы благородный человек.
Один из скрипачей опустил скрипку и запел пьяным голосом под аккомпанемент своих товарищей. В двух шагах от чёрной занавеси распахнулась тяжёлая дверь, за которой можно было увидеть высокое крыльцо и улицу чуть пошире той, которую мы только что покинули. В таверну зашла грязная нищенка, распространяя вокруг себя дурной запах и уселась на ближайшую к двери лавку. Девица выскочила из-за занавеси и бросилась к новой клиентке, а Дрон Перте, не отвечая на вопросы, подтолкнул нас обеих к углу.
– Проследи, – кинул он девице, чьё чёрное платье было ещё более коротким, чем это требует острийская мода даже для низших сословий, и та поспешно закивала, расплывшись в подобострастной улыбке.
– Объяснитесь, сударь! – снова потребовала барышня, когда сын синдика втолкнул нас за занавесь, где мы увидели круглый лакированный столик на фигурных ножках и четыре стула, подходившие к нему по стилю. – По какому праву вы позволяете себе?..
– Я приношу свои извинения, сударыня, – как ни в чём ни бывало отвечал Дрон Перте, – если испортил чувствительную сцену, которую вам вздумалось разыграть посреди улицы. Но, коль скоро моей спутнице представление не доставляло удовольствие, я решил предоставить вам возможность поговорить наедине, не привлекая лишнего внимания.
– Но, позвольте, сударь, – надменно проговорила дейстрийская барышня, и тут же перевела вопрошающий взгляд на меня. – Кати?
– Вы ошибаетесь, сударыня, – устало ответила я. Больше всего на свете мне хотелось хорошенько пырнуть Дрона Перте подаренным ночью стилетом, но, как учила меня той же ночью Беата, оружие лучше не применять без крайней необходимости или там, где у меня не будет возможности немедленно покинуть место действия. Но нельзя сказать, чтобы сын синдика не заслужил такого отношения! Ведь мы не могли так удачно оказаться возле заднего входа в таверну из-за какой-нибудь глупой случайности!
– Но, Кати, я узнала тебя! – настаивала Аманда Рофан, барышня, у которой я служила перед отъездом из Дейстрии.
– Сударыня, позвольте вам заметить, что вы ошибаетесь, – не сдавалась я. А напарник уверял меня, будто изменение одежды и причёски совершенно изменят моё лицо, и никто не сможет узнать во мне вчерашнюю компаньонку!
– Позвольте мне рассудить вас, – вмешался сын синдика. – Ивона, дорогая, если вы наполовину задёрните штору, и будете разговаривать тихо, вы сможете обсудить всё, не опасаясь ни чужих глаз, ни чужих ушей. Сам я отойду к стойке и прослежу, чтобы никто не подходил к кабинету. Вы довольны?
– Зачем вы устроили этот спектакль, сударь? – укорила я Дрона, и одновременно с этим заговорила Аманда:
– Ивона? Но как же?.. Кати, что за шутки?
– Позвольте вам представить – Ивона Рудшанг, – поклонился сын синдика. – Что касается меня, то ко мне обычно обращаются по имени Дрон Перте, и я весь к вашим услугам. Моё почтение, сударыни!
С этими словами он действительно покинул «кабинет», оставив нас в полумраке при свете одной-единственной свечи, без всякого подсвечника поставленной на столик.

[merit_seguer]

небечено. может быть изменено
– Кати... – умиленно протянула барышня Аманда и протянула ко мне руки. – Я искала тебя, я волновалась! Если бы ты знала, что я пережила!
– Но, сударыня, – попробовала возразить я. Барышня разжала объятья и прижала палец к моим губам.
– Т-ш-ш! Я всё понимаю, Кати, но не думай меня провести! – мило улыбнувшись, заявила она. – Неужели ты думала, что я не смогу узнать тебя – под любым именем, в любой стране, в любой одежде!
– Нет, барышня, – тяжело вздохнула я и опустилась на ближайший стул. – Так я не думала.
– И прекрасно! – просияла Аманда, изящно усаживаясь рядом со мной. – Не молчи, Кати, дорогая, рассказывай! Объясни мне, откуда у тебя другое имя, и кто этот молодой человек, который устроил нашу встречу?
– Обязательно расскажу, барышня, – пообещала я, – но сначала, пожалуйста, объясните, как вы меня нашли?
– О, Кати! – тяжко вздохнула Аманда. – Пожалуйста, ты обещала называть меня по имени!
– Как скажите, Аманда, но всё же!
– Какая нелепая сцена, – неожиданно вздохнула барышня. – Как в сентиментальном романе. «О сестра моя! Через горы и леса, по рекам и бездорожью пробиралась я, чтобы спасти тебя от нависшей тебе опасности!»
– Похоже, – засмеялась я, – только так писали ещё в прошлом веке.
– Тем хуже для нас, – улыбнулась в ответ Аманда. – Говорят, для женщины нет ничего хуже, чем отстать от времени.
– Я всегда относила это правило к одежде, – заметила я и только теперь осознала ту неправильность, которую заметила сразу, но так и не успела оценить. Аманда Рофан была одета по дейстрийской моде! И это в Острихе, где женщины законом обязуются носить открытые платья, особенно в домах без вывески со шпагой! Барыш... простите, Аманда, но почему вы в таком костюме?
– Я? – удивилась барышня. – Это ты в странном костюме, Кати! Что побудило тебя одеться в подобный наряд?
– Но, Аманда! – запротестовала я. – Мы же в Острихе! Здесь так все одеваются!
– И даже похуже, – неодобрительно заметила барышня Рофан. – Но здешняя безнравственность не должна...
– Аманда! – взмолилась я. – Разве вы не понимаете? Это Острих! Тут нельзя ходить иначе! Канцелярия крови!..
– Оставим этот разговор, Кати, – решительно перебила барышня. – Я не боюсь ни вампиров, ни канцелярию крови, которая наживается на разжигаемых ими страхах. Я поданная дейстрийской короны и имею право одеваться так, как сочту нужным. И ты, между прочим, тоже.
– Так вы не верите в вампиров, барышня? – поразилась я. – Разве вам не рассказывали?..
– Да, – признала Аманда. Она была всё такой же тоненькой, хрупкой и изящной, как в Дейстрии, всё те же прекрасные глаза, изящные руки, матовая кожа, не знающая румянца. Но куда подевалась её благородная беспомощность! Передо мной сидела девушка, которая, без сомнения, знала, чего хочет и как достигнет желаемого. Подобная метаморфоза пугала и настораживала. Прежняя барышня Рофан проявляла решительность только в тех случаях, когда устремлялась кому-то на помощь. А теперь?..
– Да, мне рассказывали, как ты пропала, – чуть дрогнув, продолжила барышня. – Когда вместо тебя ко мне приехала дядюшкина служанка Пэги и наплела с три короба... Она говорила, что явилось чудовище, о котором ты рассказывала, и утащило тебя, и что это чудовище, уж конечно, заодно с господином Шереном... А потом дядюшка прислал коляску и просил немедленно вернуться.
– И вы вернулись? – уточнила я.
– Разумеется, я не могла отказать дядюшке, – удивилась вопросу Аманда. – Я попросила поехать со мной господина Доринга, чтобы он представлял мои интересы. К тому моменту мы уже решили, что надо потребовать свою долю деньгами, и к тому же доходы за то время, когда дядюшка скрывал от меня наследство.
– И вы потребовали? – не поверила своим ушам я. Не то, чтобы такой шаг казался мне неправильным, но как он не вязался с образом прежней Аманды!
– Нет, – нахмурилась барышня. – Дядюшка встретил меня очень расстроенный, и сказал, что я была совершенно права в отношении жениха, которого он мне предлагал. Господин Шерен, как оказалось, сумасшедший, безумец, он притащил с собой какого-то актёра, который представился вампиром и утащил тебя из дядюшкиного дома. Остриец кричал про вампиров, но все слышали, как тот актёр говорил по-острийски, и, к тому же, он размахивал шпагой, а сейчас фехтуют всё больше в Острихе. К тому же служанки – и Мари, и Пэги, и другие рассказывали, как он приставал к ним в коридорах, уговаривая раздеться. Якобы искал следы от укусов вампиров, подумать только! – В голосе барышни сквозило самое сильное возмущение. – Безумец и развратник, к тому же похититель женщин. Дядюшка говорил, его псы не выпускали никого из дома, пока тебя не стало совсем уж бесполезно искать, и в тот же день господина Шерена попросили удалиться, пока дядюшка не поставил в известность власти.
– О... – потянула я, не зная, что и говорить. Мне говорили, что Таспы едва не разорвали сделку с господином Шереном, но мне не приходило в голову, что я была тому причиной. Как, однако, костное сознание так называемых порядочных людей тщится привести мир в соответствие со своими взглядами!
– Дядюшка Тасп был очень сконфужен таким оборотом событий, – как ни в чём ни бывало продолжала свой рассказ барышня. – Мы помирились с ним, и он выдал мне доходы с мельницы, которые мне причитались, но мою долю выкупать не стал. Теперь меня зовут Аманда Тасп-Рофан, и смерть ещё одной – очень дальней, Кати! – тётушки сделала меня до неприличия богатой. Она завещала свои деньги той из племянниц, которая весит не менее семи и не более восьми стоунов1, и такая одна только и нашлась: я вешу всего семь с половиной стоунов. В другое время завещание могли бы оспорить, согласись, оно достаточно нелепо, но...
– Но на этот раз был не тот случай, – закончила я вместо своей бывшей нанимательницы.
– Именно, – кивнула Аманда, и в этом жесте не было ничего от прежней барышни, пронесшей сквозь все невзгоды и тяготы наивный взгляд не то ребёнка, не то феи из сказки. – Едва закончили с формальностями, как я отпросилась из дома дядюшки и уехала в столицу. Я слышала, там есть агентства частного сыска и, коль скоро я обещала дядюшке не втягивать семью в историю, сообщая полиции о твоей пропаже, я решила обратиться к ним.
– И вы обратились?! – ахнула я, представляя, как наёмные сыщики копаются в подробностях моей жизни.

[merit_seguer]

– Разумеется, обратилась! Кати, ты ведь не думала, что я могу бросить тебя в беде! – воскликнула барышня с искренним негодованием, и прежняя наивная девочка на миг промелькнула в чертах новой женщины, сидевшей рядом со мной. – Я обратилась, и в несколько агентств, там обещали помочь, но каждый раз присылали мне через пару дней или через неделю вежливое извинение.
– Понимаю, – кивнула я, догадываясь, что Бюро безопасности позаботилось о том, чтобы пресечь мои поиски, не привлекая излишнего внимания.
– Тогда я разместила объявление в газету, – продолжала барышня, и вскоре мне пришло письмо с вырезанным объявлением. Кто-то начеркал на полях, чтобы я обратилась по указанному адресу, и, мол, тогда смогу получить сведения о тебе.
– И вы обратились, – обречённо констатировала я.
– Конечно!
Мне оставалось только хвататься за голову. Барышня, очевидно, не имела никакого понятия, какие опасности подстерегают девушку, наивно ответившую на письмо незнакомых людей, особенно если эта девушка хороша собой и особенно – если богата. Но судьба была явно благосклонна к Аманде, раз она сидела передо мной целая и невредимая.
– Я пришла по адресу, очень приличное место на Бузинной улице, контора на втором этаже, все очень приятные и любезные люди. Со мной говорил немолодой господин почтенной наружности, наверняка очень занятый человек: у него в глазах чувствовалась какая-то усталость...
Я вздрогнула.
– У него был квадратный подбородок, а волосы тёмные с редкими нитями седины? – быстро спросила я, повинуясь какому-то наитию. – Высокий рост, не меньше двух ярдов?
– Да... – удивлённо подтвердила Аманда. – А в чём дело, Кати, ты его знаешь? Твой знакомый?
– Нет, – хмуро ответила я. Так, значит, эту игру затеял Бломель. Как мне повезло, право слово, что барышня такая наблюдательная, и заметила выражение глаз «почтенного господина». Повезло... И что ты собираешься делать с этим везением, Ами? Спросив барышню, когда она обратилась в агентство, и получив ответ, я смогла прикинуть: похоже, Бломель затеял игру, как только потерпел неудачу с Гретой. Хотела бы я знать, чего он добивался!
– Господин Доринг отговаривал меня, – внезапно сообщила барышня, не замечая моего вытянувшего лица. – Он говорил, ему известен твой друг и даже дал понять, что тот освободил тебя из рук Шарена и увёз подальше от К*** и поместия Таспов.
– Ну, да, – подтвердила я, вспоминая, что мы с напарником действительно подкинули нотариусу записочку, где сообщали о своей дальнейшей судьбе. – Разумеется, меня спас мой друг, и мы уехали. Вы простите меня, барышня, что я доставила вам столько хлопот, но, когда мой друг нашёл меня, мы были уже далеко от К*** и...
– В сыскном агентстве не слишком поверили в эту историю, – прервала мои извинения Аманда. – Они сказали, что острийцы увезли тебя, и уж непременно в Острих, и обещали навести там справки.
– Да, но, барышня, я ведь...
– Кати, я же просила! – рассердилась моя самозванная спасительница. Прошу тебя, не барышня – Аманда. Аманда, неужели так сложно запомнить?!
– Да, Аманда, – покорно кивнула я. – Как скажете.
– Ну, вот, – заканчивала свой рассказ барышня. – Тот господин вызвал меня и сказал, что ты нашлась в курортном городке Остриха недалеко от границы. Дал мне своего человека под видом лакея, и мы приехали сюда. Гуго обещал найти возможность снестись с тобой, да что-то не торопился.
– Вот как, – отметила я. Если почтенный господин был Бломель, то лакей Гуго был его человеком. Наверняка бедолага растерялся, когда хозяин был найден со смертельной раной в груди! Небось теперь искал, кому бы продать свою наивную заказчицу... И я готова поставить своё месячное жалование, что лакей нашёл этого человека, и зовут его Дрон Перте! В этот момент скрипки взвизгнули особенно противно, и музыка стихла.
– Барыш... Аманда, я очень вам благодарна за заботу, – вполголоса произнесла я. Дрон Перте, которого я за врем разговора не упускала из виду, и который, любезничая с трактирной девицей, потягивал пиво из пятигилловой2 кружки, перевернул её, показывая, что выпил всё, и повернулся в нашу сторону. – Но, право же, в этом не было никакой необходимости, и, потом... чем вы могли бы мне помочь?
– Я думала найти тебя, – смутилась Аманда. – Потом, если тебя держат силой... Ты ведь исчезла, не попросив расчёта, и по острийским законам, подчиняешься мне, ведь я благородного происхождения.
– Но, барышня! – запротестовала я, чувствуя себя беглой холопкой из исторического романа. Аманда виновато похлопала меня по руке.
– Конечно, дорогая, это нелепость, – произнесла она извиняющимся тоном, – но я рассудила: этот закон дат мне право за тебя хлопотать, и я могла бы обратиться в местную полицию от твоего имени!
– А... – выдохнула я, смутившись своего горького подозрения. – Но, Аманда, господин Доринг был прав. Я, правда, была в руках «устриц», но мой друг спас меня, и...
– Но почему ты не дала о себе знать?! – возмущённо воскликнула Аманда. Я понурилась. Не могла же я ответить барышне, мол, простите, дорогая, но я выбросила прежнее имя и прежнюю жизнь вместе с вами.
– Мне хотелось забыть, – совсем тихо пояснила я. – Забыть всё пережитое и... Мне жаль, правда, тех хлопот, которые я вам доставила!
– Ничего, Кати, не переживай, – улыбнулась мне барышня. – Теперь я нашла тебя, и всё будет хорошо. Ты бросишь эту позорную жизнь, мы вернёмся в Дейстрию, где никто никогда не узнает...
– О чём не узнает, барышня?! – едва ли не закричала я, внутренне похолодев от обещаний Аманды. Ей известно, чем я занимаюсь? Но откуда? Кто сказал? Бломель? Лакей Гуго? Или Дрон решил подшутить надо мной?
– Ну же, Кати, не пугайся, – сочувственно проговорила барышня Тасп-Рофан. – Я не собираюсь тебя осуждать, не знаю, как я сама бы поступила в такой же ситуации, но...
– Барышня! – взмолилась я. Аманда наклонилась ко мне и шёпотом объяснила:
– Ты продала душу дьяволу, Кати, когда осталась со своим другом. Я понимаю, он тебя спас, и вполне естественно, что тебе захотелось вознаградить его, но такая ли благодарность прилична в твоём положении?
– Аманда, о чём вы? – из последних сил воскликнула я. Откуда в этой вчерашней девочке такая дьявольская проницательность, такая безумная осведомлённость? И как она может намекать на не-мёртвых, если только что отвергла саму возможность их существования?!
– Не притворяйся, Кати, это лишнее, – строго заявила барышня. – Ты жила с мужчиной, с которым не состояла в браке, и, быть может, и сейчас живёшь с ним или с другим господином. Кто этот человек, с которым я тебя встретила?
От облегчения я не нашла ничего лучше, как расхохотаться, и это не вызвало одобрение со стороны моей добродетельной спасительницы. Так, значит, она приехала сюда вырвать меня если не из рук врагов, то из объятий любовника!
– Кати! – нахмурилась барышня. – Тебя могли ввести в заблуждение, но, прошу, поверь: я делаю это только для твоей пользы! Поедем со мной на родину, и, клянусь...
– Аманда, погодите! – отсмеявшись, замахала руками я. – Вы даже не спросили, как я живу, а уже делаете выводы!
– Я спросила тебя, – обиженно напомнила барышня. – Ты не соизволила ответить.
– Ну, так я исправлю своё упущение, – весело предложила я. Дрон Перте, словно приняв решение, медленно двинулся в нашу сторону, и я поняла, что стоит поторопиться. – Один мой друг, барышня, который приехал в К*** повидаться со мной, узнал от господина Доринга о случившемся и бросился мне на помощь. Это было не так-то просто, но, в конце концов, ему удалось вырвать меня из рук «устриц». Мне, конечно, стоило написать вам, но я была напугана, а мой друг переживал за меня, ведь мы были уже в Острихе, и он боялся, что нас будут искать. Вот и всё, и, клянусь вам, нет никакого повода подозревать меня в безнравственности! Уж поверьте, я сознаю меру благодарности, и мой друг никогда...
– Да, Кати, а имя? – перебила меня Аманда. Дрон Перте свернул в сторону и пропал из моего поля зрения. Я понизила голос.
– Аманда, вы ведь и сами догадались... Мне не хотелось тогда раскрывать, до какой нищеты можно дойти, имея беспутного отца, и я не хотела позорить свою фамилию позорным трудом служанки...
– Кати, не говори так! – пылко воскликнула барышня, становясь похожей на себя прежнюю. – Ты знаешь мои взгляды, всякий труд благороден, и ничто не может унизить человека!
– Разумеется, барышня, – горько поддакнула я. – Прекрасные мысли для наследницы большого состояния, они так идут вам и, наверняка, найдётся человек, желающий разделить и то, и другое.
– Кати, как ты можешь так говорить?! – возмутилась Аманда.
– Ивона, – твёрдо произнесла я. – Моё имя – Ивона Рудшанг, если вы не хотите, чтобы я называла вас барышней.
– Ивона, – повторила слегка ошарашенная Аманда. – Но... если ты вернула деньги, и у тебя новые наряды... Кто содержит тебя, моя дорогая?

[merit_seguer]

С трудом подавив рвущееся с губ: «не ваше дело, сударыня!», я, как могла беспечно улыбнулась:
– Не у вас одной, Аманда, есть богатые дядюшки. Мой опекун, Поликарп Мотберин, узнал, что после смерти его друга и друга моих родителей я осталась без средств к существованию и решил обеспечить меня настолько, насколько это будет в его силах. Что же до господина Перте, то он сын синдика городских стрелков – это навроде городской полиции, Аманда, и не так давно оказал мне огромную услугу, вырвав меня из рук похитителей, которые здесь, в Острихе частенько врываются в богатые дома в надежде на поживу. По его настоянию я переехала в дом синдика, на который решатся напасть в последнюю очередь, и вот уже больше недели наслаждаюсь их гостеприимством. Как видите, Аманда, вам не от чего меня спасать, и вы можете только разделить со мной мою радость.
– Браво! – объявил сын синдика, откидывая занавесь и проходя в отгороженный угол. – Браво, сударыня, я восхищаюсь вашим умением высказаться ясно и п существу!
– Сударь! – холодно обратилась к нему Аманда Тасп-Рофан. – Я бесконечно признательна вам за спасение моей подруги, но, позвольте заметить – вы пьяны, и это совершенно недопустимо в приличном обществе!
– Я не пьян, сударыня, – возразил сын синдика, склоняясь в глубоком поклоне и поднося руку барышни к своим губам. – Я ничуть не пьянее самого трезвого аскета, который никогда не пил ничего крепче минеральной воды из наших источников, и, если моё поведение вас удивляет, вините в том свою красоту, не более.
– Я здесь не для того, чтобы выслушивать цветистые комплименты, – ещё холоднее отчеканила Аманда, не спеша, впрочем, отнимать свою руку.
– В отношении вас, сударыня, самый цветистый комплимент окажется жалким преуменьшением, – заверил сын синдика, и на этот раз Аманда смолчала. – А теперь, коль скоро мы разрешили все недоразумения, не перейдём ли к тому делу, ради которого я мечтал о встрече с вами – разумеется, до того, как увидел воочию вашу красоту.
С этими словами Дрон Перте сел и заговорил о благотворительном концерте.

– Признайтесь, сударь, – предложила я, когда мы после всех отданных в этот день визитов возвращались в дом синдика к обеду, – вы нарочно подстроили ту встречу с Амандой.
– Да, и убил сразу двух зайцев, – самодовольно похвалился авантюрист. – Это дельце досталось мне по наследству от Бломеля, который не то разоблачить вас хотел, не то шантажировать жизнью этой милой девушки. Кстати, скажите, я правильно понял, что барышня Тасп-Рофан происходит из семьи Таспов, землевладельцев и хозяев шерстяных мануфактур?
– Вам-то какое дело, сударь? – поразилась я. – Держитесь лучше подальше от этого ребёнка, она слишком хороша для ваших шуточек!
– Ребёнка? – с улыбкой переспросил сын синдика. – Ивона, дорогая, ваша подруга давно не ребёнок. Почему бы ей и не выйти за меня замуж, если я ей понравлюсь?
– Потому что вы авантюрист, подлец и расточитель! – самым невежливым образом отрезала я. Сын синдика только рассмеялся.
– Именно такой муж и нужен этой чересчур добродетельной барышне. Она будет меня исправлять и от того совершенно счастлива. Вот что, Ивона, это ваша подруга, помогите мне с этим делом, а взамен я обещаю заботиться о ней до конца моих дней! Соглашайтесь, это хорошая мена.
– Если вы думаете, что для вас я освою ремесло свахи, – сердито начала было я, но Дрон Перте не дал мне договорить.
– Это самое меньшее, что вы можете сделать после того, как сами оказались несвободны. Ну же, моя дорогая, неужто вы можете обречь меня на богатую старуху с тремя подбородками?

Примечание:
Стоун - мера веса, равная приблизительно 6 кг.
Гилл – мера объёма, равная примерно 0,142 литра. Таким образом, Дрон Перте пил из кружки объёмом в 0,71 литра.

[corso]

какая же барышня Тасп-Рофан жуткая зануда
а Дрон - хитрый жук

становится все интереснее

[merit_seguer]

какая же барышня Тасп-Рофан жуткая зануда

corso, сама удивляюсь. Чего это она???

а Дрон - хитрый жук

Хех. Старается!

становится все интереснее

Я рада.

[corso]

Чего это она???

добродетельна до ханжества
и местами весьма оскорбительные вещи говорит

[merit_seguer]

corso, вот я и пытаюсь понять. Была такая милая девочка...

[Fate-chan]

Ммм, много, хоррроршо Должна заметить, что Дрон, хотя вроде и не сделал ничего хуже, чем делал ранее, начал вызывать что-то близкое к омерзению.. к чему бы это? А вот Аманда.. не верю я ей. ну ни капельки

[merit_seguer]

Fate-chan, а что так?
(И по Дрону, и по Аманде).

Кстати, Дрон Вам никогда вроде бы не нравился...

[Fate-chan]

А черт меня знает - что так. сама удивляюсь. Дрон не нравился, да. Но тут то ли критическая масса накопилась, то ли сказал он что-то, что я глазами не заметила, а подсознанием зацепила - он мне уже не просто не нравится, мне он стал аж противен. Не в смысле как персонаж персонаж он хороший. Чисто по-человечески. А аманда.. есть в ней что-то неестественное, а этом ее снисходительном сюсюканье.. даже не знаю. Она совсем не такая, как была. А люди вообще не меняются, только могут начать играть кого-то, либо наоборот, перестают играть. И то ли раньше она была лицемерной, то ли сейчас стала.. от этого и недоверяю.

[merit_seguer]

Fate-chan, насчёт Дрона - и правда, загадочно.

А насчёт Аманды... сама удивляюсь. Почему-то не могу написать её такой, как прежде. А почему она так изменилась - сама не знаю.

[Fate-chan]

Ну, изменение это положительное или отричательное - потом увидим А пока я буду подозревать ее в чем-нибудь жууутком

[merit_seguer]

Fate-chan, ну, Вы несправедливы.

[Fate-chan]

Возможно.. но ничего не могу с собой поделать ^_^ А впрочем, подождем. Может, я еще переменю отношение

[merit_seguer]

– Позволь тебя предостеречь, хозяюшка, – весело приветствовала меня ночью Беата, едва напарник втолкнул меня в дверь её комнаты. – Ты напрасно знакомишь кавалера со своими подругами, совершенно напрасно! Умней было бы вызвать в них взаимную неприязнь. Лучше закатывать глаза и ахать, что муж не любит твоих приятельниц, чем плакаться, застав их вдруг вместе!
– Она не собирается замуж, – отрезал Беренгарий. – О какой подруге ты говоришь?
– А твоя малютка не рассказывала тебе? – засмеялась Беата. – Дрон Перте свёл её с заезжей дейстрийской барышней, и они очень мило побеседовали, разве не так, хозяюшка?
– И весь город об этом судачит? – нахмурился вампир.
– Нет, что ты, какой там весь город! – отмахнулась наёмная убийца. – Знают мои ребята, да пара нищих, которые всё равно никому не скажут.
– То есть весь город, – сделал вывод мой напарник.
– Высший свет не знает, – усмехнулась Беата. – Городские стрелки не знают, кровники не знают... все приличные люди не знают – незачем им знать, они и спросить не знают с кого.
– Будем надеяться, – буркнул вампир.
– И не зря, – засмеялась Беата. – Кровники были бы последними дураками, если бы не взяли эту девушку на заметку. Ходить в закрытом платье, подумайте только, какая вольность! Или она сестра священника, чтобы себе такое позволять?
– Сколько я знаю – нет, – недовольно проворчал вампир. – Дейстрийка – единственная новость, которую ты можешь сообщить, а, Беата?
– Нет, не единственная, – сообщила убийца. – Нашего красавчика заметили делающим визиты в сопровождении своей невесты – утром, и в одиночку – после обеда. Вы не знаете, с каких это пор портной и каретник принадлежат к высшему свету, чтобы к ним приходили с визитом и почтительно просили почтить своим присутствием концерт или что там ещё устраивает его добрая матушка?
Беата назвала имена, и я вспомнила, что видела их среди списка приглашённых.
– Ты-то откуда знаешь, зачем он к ним приходил? – поразилась я.
– Есть способы, – улыбнулась наёмная убийца.
– Это неважно, – нетерпеливо оборвал нас вампир. – Беата, я ценю твои старания, но мелкие делишки Дрона Перте нас не касаются. Есть ли что-то важное?
– Нет, – немедленно ответила убийца.
– Ну, вот это и следовало сообщить, – заявил вампир. – А теперь займись, пожалуйста, своей ученицей, я бы не хотел, чтобы она завтра была измотанной и усталой.
– А, званный вечер в доме синдика! – Беата, и без того всё время посмеивающаяся, теперь разразилась хохотом. – Ничего не сказать, славную невестку нашёл себе старый Перте! Он, думаю, не знает, где пропадает по ночам хозяюшка?
– Старый Перте готов женить сына на ком угодно, лишь бы поправить его дела, – сердито ответил вампир. – А тебе советую заняться тем делом, которое тебе поручено...
– А не лезть в твои дела, кровосос? – закончила вместо него убийца. – Изволь. Но коль скоро ты торопишь меня с уроками, я потороплю тебя самого. Вот дверь, мой милый, а вот окно. Выйди туда или туда и не возвращайся прежде, чем мы закончим урок.
Вампир остолбенел от такой наглости, и не нашёлся с ответом, а Беата стояла перед ним, уперев одну руку в бок, а второй указывая на выход из своей комнаты.
– Я не шучу, кровосос. Ты просил обучить свою малютку премудростям моего ремесла – я подчиняюсь, но учителя надобно слушаться. Наш предмет изучается наедине, и чем дальше ты тут окажешься, тем полезнее будет для хозяюшки.
– Только не вздумай её бить, как принято в ваших школах, – проворчал вампир и, как и вчера, превратился в туман, чтобы тут же растаять.
– Зачем тебе всё это? – спросила я, только сейчас решившаяся заговорить.
– Затем, что не могу больше видеть его надутую физиономию, – улыбнулась Беата. – Твой друг восхитительно бесится, когда речь заходит о свадьбе, но я бы слишком отвлекалась на него и не смогла бы ничему тебя научить. А теперь подойди сюда и покажи, как ты выучила урок!
С тех пор, как я познакомилась со своим напарником, слово «урок» вызывало у меня сильнейшую неприязнь, ведь каждая попытка вампира меня чему-нибудь научить заканчивалась потерями с моей стороны, я имею в виду, что не-мёртвый пил мою кровь, заставляя тем самым лучше усвоить его наставления. Сейчас же мне не грозило ничего подобного, но сама суть урока вызывала во мне сильнейшее отвращение. Однако же я без труда назвала каждый препарат из многочисленных скляночек и коробочек, заставивших трюмо и коротко указала на то действие, которого от них можно ожидать, то есть слово в слово пересказала вчерашнее наставление.
– Браво! – воскликнула Беата, когда я закончила рассказывать всё. – Вот тебе бокал вина за усердие.
Протянув мне вместо бокала кружку, до половины заполненную вином, она отодвинула свои скляночки и достала свой ящичек с печеньем.
– Не отказывайся, – проговорила наёмная убийца, предлагая мне одну (самую маленькую, как я заметила) печенюшку. – Тебе стоит подкрепить свои силы перед дальнейшим уроком. Ешь, пей и рассказывай, куда ты прячешь стилет и как собираешься его выхватывать, если в том будет нужда.
– Не проще ли будет показать? – удивилась я. Беата покачала головой и, вздохнув, протянула мне ещё одно печеньице. Я отпила глоток вина и положила в рот первое, чтобы, освободив руки, принять второе, но убийца, передумав, поспешно надкусила его.
– Мне на днях должны доставить манекен, на котором я покажу тебе кое-какие приёмы, а пока... какой смысл доставать оружие, если не собираешься им пользоваться? Нет, рывок из ножен всегда часть удара, если ты только не собираешься выступать на сцене.
– Но, послушай... – запротестовала я, однако убийца слушать не пожелала.
– Оставим это. Я хочу научить тебя главному в нашем ремесле: искусству не оказаться ненароком отравленной.
– Ты дашь мне противоядие? – неуверенно спросила я. Усмешка на лице убийцы, поистине дьявольская, создавала впечатление о какой-то злой шутки, которую Беата собирается со мной сыграть.
– Не бывает противоядия, которое поможет ото всех ядов, и ты не всегда сможешь отличить одно от другого, равно как и успеть принять меры, – сообщила она. – Есть только одно спасение – избавиться от яда до того, как он начнёт действие.
– Ты имеешь в виду... – начала было я, и Беата энергично кивнула.
– Именно. Единственное противоядие, которое я могу тебе посоветовать – это рвотное средство. Каждый раз, когда тебе придётся есть или пить в подозрительном обществе, а в наше время это почти любая компания, извинись, выйди и в уборной прими моё лекарство. Яд покинет твой желудок, и ты будешь спасена. Отравители же подумают, что ошиблись с дозой, что сплошь и рядом случается, и побоятся тут же повторять свою ошибку. Но, учти, к этому средству следует прибегать, не дожидаясь мучительных признаков отравления, малейшее промедление убьёт тебя.
Подобное наставление заставило меня мучительно покраснеть и едва не вызвало слёзы. Неприличность средства, убийцей именовавшегося спасительным, могла сравниться только с неприятностью его применения и, послушно кивая на речи наставницы, я про себя думала, что лучше умереть, чем воспользоваться её советом.
– Ты мне не веришь, – проницательно заявила Беата. – Зря, хозяюшка, зря. Чем же ты собираешься избавляться от яда, если не так, как тебя учу я?
– Вернее всего было бы попросту не оказываться в подозрительных обществах, – сердито ответила я, чем немало развеселила убийцу.
– Ну, положим, тебе это не удалось. Что тогда?
Внутренне я полагала, что, позвав напарника, смогу получить от него исцеление от любого яда, но вслух не произнесла ничего. Вероятно, он мог бы высосать яд из раны, но единственным способом излечиться после отравленной пищи было, наверное, превращение в вампира, не меньше.
– Ну же, хозяюшка, отвечай! – подбодрила меня Беата, и я тихо проговорила, что, мол, в таком случае мне ничего не останется, кроме как умереть.
– Вздор! – рассердилась убийца. Гораздо проще принять моего средства и излечиться, чем умирать как полная дурочка! Слушай внимательно, и запоминай каждое слово.
Отвратительная лекция, касающаяся приёма любимого средства Беаты была под стать её ремеслу и грубости манер, и, едва выслушав действия, которые я должна была бы по порядку проделать, как только проглочу что-нибудь подозрительное, я со всей поспешности заявила, что лучше будет умереть.
– Прекрасно! – хладнокровно ответила наставница. – Значит, ты умрёшь этой ночью, потому что я отравила и вино, и печенье.
– Ты шутишь! – воскликнула я и поспешила вглядеться в лицо убийцы. Но та оставалась спокойна, и нисколько не намеревалась посмеяться над своей шуткой. – Ты никогда бы не посмела так поступить. Мой напарник...
– ...несомненно одобрил бы это средство выучить его маленькую упрямицу, – ловко подхватила убийца. Ну же, хозяюшка, отбрось свои сомнения. Признаться, мне не слишком хочется, чтобы ты испустила дух в моей комнате.
– Ты нарочно... выдумываешь... – слабым голосом проговорила я, мысленно призывая на помощь напарника. Но тот, по своему обыкновению, не откликнулся на мой зов, и я оставалась на милость ужасной женщины, так весело признающейся в своём преступлении.
– Я не выдумываю, хозяюшка, – резко возразила убийца. – Ты отравлена и не пройдёт и четверти часа, как ощутишь все прелести агонии. Или ты думаешь, на свете есть много ядов, убивающих быстро и безболезненно? Святая наивность!
– Неправда! – холодея, закричала я, а сама уже потянулась к предлагаемому убийцей средству.
– Уборная в конце коридора, возле лестницы, – быстро проговорила Беата, выталкивая меня из комнаты.

Когда я вернулась в комнату после, должна заметить, довольно успешного освоения рекомендованного мне метода, то нашла Беату, сидящую перед трюмо и преспокойно попивающую вино из моей кружки. Ларчик с печеньями, по-видимому, пополняемый каждый день, теперь опустел более, чем наполовину.
– Ты обманула меня! – воскликнула я, осознав, что означает эта мирная картина.
– Ну-ну, сколько пафоса, – засмеялась убийца. – А ещё говорят, дейстрийцы народ всегда сдержанный и серьёзный. Позволь тебя поздравить с успехом, хозяюшка, и давай приступать к следующей части урока. Я покажу тебе, в каких пропорциях можно принимать какие яды, и чего ты сможешь добиться с их помощью.
С этими словами Беата похлопала по табурету возле себя, и мне ничего не оставалось, как сесть рядом и приготовиться слушать.