воскресенье, 10 октября 2010
Глава вторая второй части
о том, как опасно путешествовать по дорогам
читать дальше
В путь Тиселе тронулась в самом конце осени, когда до зимы оставались считанные дни. Сколько-то дней ведьма отъедалась и набиралась сил, сколько-то – послушно усваивала городскую науку. Сколько-то просто ждала, когда сделается достаточно холодно, чтобы грязь на дорогах превратилась в твёрдую землю. Снега дожидаться не стали: невысокой худенькой девушке было бы непросто пробираться сквозь сугробы.
– Да она к тому же у тебя замёрзнет, – заметил Волк-всех-волков, который последнее время частенько захаживал к старшему брату. – Кто ж в зимой ходит в таких-то тряпочках?
Тиселе обиженно зашипела. По обычаю степей она носила одежду подрастающей девочки – шнурованные штаны и прикрывающее грудь и живот полотно – и сменила бы свой наряд на взрослый лишь после праздника совершеннолетия. Но ребёнка беды за день до праздника побивали камнями, и девичье платье на Тиселе так и не надели. Став Заклятой, девушка так и не согласилась признать себя взрослой без обряда, и со своими «тряпочками» не расставалась.
– Другая одежда на ней истлевает за пару вздохов, – отозвался Орсег и успокаивающе погладил девушку по голой спине, на которой перекрещивалась шнуровка, удерживающее верхнюю часть степного наряда на месте. Тиселе довольно заурчала и потёрлась щекой о руку лесного стража.
– Ведьма, – по-человечески вздохнул Волк и повёл плечами, как будто сбрасывая накинутый на них плащ. Был он, как и старший брат, одет в старинную одежду, сшитую их матерью – камзол и шоссы, – только не зелёные, а серые, и ничего сверх того, ведь стражи не боялись холода. Но на землю упал настоящий плащ на волчьем меху. – Пусть наденет. Там её никто подкармливать не станет, замёрзнет.
Тиселе по-девчоночьи взвизгнула и бросилась к подарку. О таком даре она и не мечтала, не у всякой Заклятой был такой плащ. Тяжёлый и тёплый, он хранил едва ощутимый запах прежнего владельца – не тот, который чуют носом, но тот, который может уловить только страж, ведьма или нежить. Запах его магии.
– Зачем? – спросил Орсег, в упор глядя на брата. Тот пожал плечами.
– А ты разве об одном себе заботишься?
– Я не просил о помощи.
– Но не откажешься, – ощерился Волк. Орсег взглянул на подопечную, которая успела закутаться в плащ и сейчас блаженно мурлыкала.
– Не откажусь. Пойдём, Тиселе, я выведу тебя к кругу цветов. – И, оглянувшись через плечо, брату: – Я видел в их бумагах: есть один недалеко от города магов, у подножья восточных гор. Дня три, и она будет у цели, короче дороги не сыскать.
– А как ей в город попасть? – поинтересовался Волк. – Я слышал, ведьмы даже дороги к воротам не видят, а на стенах обжигаются.
– Пойдёт за заклинанием, – раздражённо пояснил страж.
– А как?..
– Это уж её забота, – огрызнулся страж. – Найдёт себе жертву, ведьму учить не надо. Ну, иди, Тиселе. От круга пойдёшь на запад, найдёшь рядом деревню, а от неё держись большой дороги, прямо в город приведёт. Там уж решишь, что делать.
Девушка кивнула. В последний раз прижалась к своему воспитателю, куснула на прощание и, чувствуя на губах сладкий вкус его крови, шагнула в круг белых цветов, не вянущих ни зимой, ни летом, а только когда кто-то перешагивал с их помощью через дни и недели дороги. В нос ударил горьковатый запах, голова закружилась, а перед глазами всё стало белым-бело. А после Тиселе оказалась совсем одна, и за спиной её высились горы. Продолжение в комментариях.Глава дописана.
@темы:
творчество,
Граница
У частокола, несомненно, был вход, но Тиселе различала только опоясывающие деревню заклятья. Будь они направлены на кого-то другого, ведьме не составило бы труда их разрушить, но против этих девушка оказалась бессильна. Прежде Тиселе не приходилось проникать в людские селения, и теперь она, вопреки мнению о ней стража, чувствовала себя бессильной. А внутри, за частоколом, к отвратительному запаху дыма примешивались и другие ароматы. Из нескольких домов пахло мясом, откуда-то тянуло свежим хлебом. У Тиселе требовательно заурчало в животе. Дороги в деревню она тоже не видела, но и не удивлялась: такова особенность заклинания. Оставалось только пройти вдоль частокола, ожидая, когда навстречу попадётся человек, а дальше ведьма и в самом деле представляла, что ей делать. Кто будет бродить за воротами деревни в наступивших сумерках, девушка не задумывалась, не привыкнув к манере людей пережидать темноту под защитой стен.
Деревня была не такая уж и большая, и Тиселе скоро обошла её, встретив на пути вместо человека подвешенный к частоколу ящик. Оттуда вкусно пахло, и девушка не задумалась заглянуть внутрь. Ловушек она не опасалась: лесной страж научил чуять любую за десять шагов. Этот же ящик был совершенно безопасен и открывался удивительно легко. Внутри лежала лепёшка (ячменная, но ведьма в таких тонкостях не разбиралась), к недоумению Тиселе, совершенно свежая. Кто и зачем положил её сюда, закрыв таким образом, чтобы до еды не добралось зверьё, ведьме было непонятно, но она не привыкла задаваться ненужными вопросами. Лепёшка была вкусная и, съев её, Тиселе утолила начинающийся голод. Чего ещё желать от неожиданной находки? Теперь можно было свернуться где-нибудь клубочком и уснуть, а волчий плащ надёжно защитил бы от осенних холодов. Но удача взбодрила ведьму, и она решила поискать, не пришлёт ли судьба ещё что-нибудь интересное. Такое, что можно съесть или выпить, во что можно завернуться или ещё как-нибудь использовать на радость себе и на несчастье настоящему владельцу.
Быть замеченной ведьма не боялась – в сумерках её закутанная в серое тоненькая фигурка совершенно терялась, а на твёрдой от холода земле босые ноги не оставляли следов. А вскоре девушка почуяла нечто, от чего забыла и о частоколе, и о людях, и даже о съеденной лепёшке. Откуда-то со стороны, ещё дальше от гор, чем деревня, повеяло волшебной силой. Не той, сладкой, как древесная смола, полной вековой жизни, какую Тиселе привыкла получать от лесного стража. Но совершенно незнакомой, хрустящей, яркой, богатой вкусами и красками. Такой силы ведьма ещё не видела, хоть и было в ней сходство с теми заклинаниями, которыми люди тесных стен ограждались от нежити и лесной жизни. Но та была словно бледное подобие этой, и теперь Тиселе вся дрожала от неодолимого желания отщипнуть хоть немного из приближающегося лакомства. Орсег, конечно, предупреждал её. Это не чудо, не божество, это всего лишь маг, волшебник из числа людей тесных стен, и подобные ему ненавидят ведьм ещё больше, чем простые люди, а законы в стране тесных стен очень строги к таким существам, как Тиселе. И нельзя ставить под угрозу всю экспедицию (лесной страж любил блеснуть сложными городскими словечками), приближаясь к подобному человеку. Будь здесь сам Орсег, ему хватило бы и слова, чтобы остановить подопечную. Но Тиселе была одна и сейчас, дрожа от сладостного предвкушения, притаилась в тени частокола, ожидая, когда человек подойдёт поближе. Можно было бы подобраться на подходящее расстояние и прыгнуть на спину, перекусить горло и выпить всю кровь вместе с бурлящей в маге волшебной силой. Но Орсег сказал – не убивать. Мертвецы привлекают не меньше внимания, чем живые свидетели.
Ведьма решила обойтись заклинанием. Маленьким, почти незаметным заклинанием, которое она называла «полая тростинка». Как и все ведьминские заклинания, «тростинка» несла в себе элемент «пользы» (Судья и страж говорили о созидании и ещё что-то совсем непонятное насчёт положительного вектора магический силы) и «вреда», он же разрушение и отрицательный вектор. «Польза» создавала трубочку, по которой чужая сила текла к ведьме, а «вред» отнимал её у законного владельца. Обнаружить это заклинание можно было только по крайнему опустошению, которое возникало, если ведьма пожадничала и отбирала слишком много. Но Тиселе не собиралась жадничать, она хотела только немножко попробовать.
На вкус городская магия оказалась ещё вкуснее, чем на вид и запах, и Тиселе, привязанная «тростинкой» как самой надёжной верёвкой, пошла за волшебником. Шаг за шагом, след в след, не глядя по сторонам и упиваясь дивным вкусом чужеродной магии. Ведьме едва хватало осторожности, чтобы не урчать от восторга.
Маг, казалось, ничего и не подозревал, и, потом, ведьма была аккуратна, и тянула волшебную силу очень медленно, стараясь скорее насладиться вкусом, нежели насытиться. Хотя магия человека казалась ярче и сильнее, чем магия леса, Тиселе видела, насколько её меньше, чем у стража. Ведь у людей не бывает больше одной жизни, даже у самых могущественных.
Волшебник оказался очень полезен, и ведьма обрадовалась, что Орсег запретил убивать во время «экспедиции»: едва человек прошёл через ворота, их увидела и Тиселе, а, увидев, поняла, что сумела бы и войти в деревню, если бы захотела. Только зачем? Когда связывающая человека и ведьму «тростинка» натянулась, девушка, наконец, вспомнила, что её воспитатель не советовал заходить в деревни: там тесно, все люди друг друга знают и слишком много собак без привязи. Гораздо умнее найти большую дорогу, ведущую в город магов, и пойти по ней, а не напрашиваться на неприятности в маленьком человеческом поселении. Едва осознав это, Тиселе собралась оборвать «тростинку» и отправиться восвояси, но не тут-то было. Не успела ведьма осуществить своё благоразумное намерение, как её заклинание ухватили и дёрнули за противоположный конец, тот самый, который упирался в необыкновенно вкусного мага. К этому девушка не была готова, и, не удержавшись на ногах, с громким визгом оказалась втянута в деревню.
Волшебник, из которого Тиселе тянула такую вкусную силу, недолго оставался пассивной жертвой. Вместо того, чтобы попытаться разорвать связь, он усилил её, пустив по «тростинке» больше магической силы, чем была согласна взять девушка. «Тростинка» превратилась в поводок, разорвать который было не во власти ведьмы, покуда волшебник не прекратил бы неожиданную благотворительность. Ворота деревни никак не охранялись, ночью на улице никого не было, и Тиселе, визжа и безуспешно хватаясь за всё подряд, очень скоро оказалась перед магом, который наматывал «тростинку» на руку, как обычную верёвку.
Тиселе увидела перед собой высокого человека в серой одежде: широких (по сравнению с модными в прошлом столетии шоссами лесных стражей) штанах и смешной короткой курточке, застёгнутой на блестящие металлические пуговицы. По сравнению с ним она казалась сущей коротышкой, голова ведьмы едва бы достала до сердца волшебника, встань они рядом, а уж в плечах он был вдвое шире, чем она. Весь вид волшебника свидетельствовал о том, что ему приходилось бывать в самых разных передрягах, и неожиданное нападение плохо окончилось бы скорее для нападавшего, но ведьма столько видела лесных стражей, что даже чрезвычайно враждебно настроенный человеческий мужчина не мог её напугать, каким бы опасным он ни был сам по себе. Тем более, маг казался не столько злым, сколько усталым, удивлённым и только слегка раздосадованным.
Вид девушки в самом деле оказался для мужчины сюрпризом, но не настолько большим, чтобы он от удивления ослабил хватку.
– Ба! – воскликнул он, едва Тиселе оказалась на расстоянии вытянутой руки. – Это что-то новое! Как тебя угораздило забраться так далеко на север, малютка?
Тиселе не отвечала, вернее, отвечала только злобным шипением. «Тростинка» не только удерживала её от бегства, она ещё и не давала напасть, и ведьма впервые в жизни почувствовала себя совершенно беспомощной перед властью человека.
Волшебник шагнул к ней и поднял за шиворот, намериваясь рассмотреть находку поближе, но волчий плащ был не той вещью, за которую ведьму могут схватить чужие руки. Он просто-напросто исчез, и пальцы мага невольно скользнули ниже, цепляясь за шнуровку. Та была натянута вовсе не туго, и волшебник не только поднял девушку в воздух, но и наполовину сдёрнул с неё прикрывающее грудь полотно, которое впилось в горло и едва не задушило Тиселе. Девушка принялась брыкаться больше прежнего и выпуталась из своей одежды раньше, чем маг успел отпустить свою добычу.
Сказать, что волшебник не ожидал ничего подобного – значит не сказать ничего. Признав по виду и одежде в Тиселе уроженку степей, притом не достигшую принятого на её родине совершеннолетия, он, между тем, вовсе не ждал и не мог ожидать произошедшего, как и того, что девушка при падении извернётся и опустится на все четыре... лапы, если судить по её поведению. Не пытаясь ни объясниться (хоть он и заговорил с ней на её родном языке), ни отобрать свою одежду, странная ведьма по-звериному ощерилась и, прошипев нечто нечленораздельное, метнулась подальше от «поля боя». Вийник (а мага звали именно так) увидел, как она скрывается в тени ближайшего дома, и, судя по следам магии, улепётывает со всех... лап.
На стянутой шнуровкой тряпке, которая осталась победителю, оставались прелюбопытные следы магии, кое-что напомнившие Вийнику, и поэтому он не стал выбрасывать «трофей», а взял с собой, намериваясь снять слепок и изучить на досуге. Пока же следовало позаботиться о ночлеге, благо, в этой деревне странствующие маги были не редкостью, и Вийника ждали. Помахивая отобранной у ведьмы тряпкой, Вийник пошёл вниз по улице, в направлении, противоположном тому, в котором убежала странная девочка. В том, что она вернётся за своими вещами, волшебник не сомневался, и был полон решимости не отпустить этого одичавшего ребёнка без подробного расспроса или, если он невозможен, тщательного изучения. Все известные Вийнику ведьмы определённо владели человеческой речью и передвигались на двух, а не на четырёх конечностях. И ни одна не нападала на волшебников с такой обескураживавшей наглостью, как будто не имела ни малейшего представления о возможном отпоре. Это было странно, и это требовало изучения. Но в первую очередь Вийнику требовался отдых.
Тиселе со злостью смотрела в спину удаляющемуся волшебнику. Едва скрывшись с его глаз, она изменила облик, как учил её лесной страж, и сделалась покрытым коричневой шерстью существом, размерами не превышающим кошку. Только лицо у неё оставалось человеческим, и, пожалуй, очень не хватало хвоста – зато были крепкие когти, позволяющие забраться на любую поверхность, и сейчас ведьма сидела на крыше ближайшего к частоколу дома. В этом виде ведьма чувствовала себя спокойнее, чем в своём настоящем облике и, по крайней мере, меньше нуждалась в одежде. Хотя Тиселе по степной привычке не обращала внимания на такую «мелочь», как холод, обычай требовал от девочки-подростка прикрывать грудь, а зимой дозволял и тёплые плащи. Лишившись и одежды, и подарка волчьего стража, ведьма казалась себе совершенно беззащитной и ужасно несчастной.
Будь она в лесу, ей ничего бы не стоило уменьшиться до размеров крысы, прошмыгнуть мимо человека и, когда он отвернётся, уволочь свою одежду. Но тут, в стране тесных стен, ведьма теряла значительную часть подаренных лесом способностей. Так, по крайней мере, говорил Тиселе её покровитель.
«Помни, – наставлял Орсег однажды вечером, – жители городов не верят в нас, не представляют себе, на что мы способны. Ты можешь сделаться такой, какой ты захочешь, но, едва на тебя посмотрит кто-нибудь из них, как ты вернёшься в свой естественный облик. Не забывай это, и не лазь по тонким веткам там, где тебя могут заметить».
Вспомнив этот совет, Тиселе внезапно сообразила, что не смогла бы перегрызть магу горло, даже если бы и попыталась. Едва она бы коснулась его, как осталась бы с ногтями вместо когтей и с тупыми человеческими зубами вместо острых звериных. Рядом с волшебником она оказывалась не более чем человеческой девушкой, невысокой и хрупкой, не способной ничего ему противопоставить! Это открытие заставило ведьму застонать, как стонут от разочарования люди, а после она без разбега и подготовки легко перепрыгнула на крышу соседнего дома. Надо было выследить, где остановится на ночь маг, а после найти способ подобраться к его вещам, не приближаясь к нему самому. В волшебстве людей тесных стен Тиселе разочаровалась, его прекрасный вкус слишком уж неприятно дополнялся манерой хватать за шиворот.
Попав внутрь, Тиселе притаилась в сенях и стала ждать.
– Никакого житья от вас нет!
Тиселе чуть было не зашипела на него по своей привычке, но потом вспомнила, что люди тесных стен лесной язык не понимают, и только скорчила угрожающую гримасу, которая пропала втуне: от лучины было больше теней, чем света, и разглядеть выражение лица ведьмы было невозможно.
– Значит, оттуда? – спросил парень и ткнул пальцем в направлении Карвийна. – С гор выбралась?
Такая проницательность смутила девушку, и она сама отступила на шаг.
– Хоть бы оделась сначала! – продолжал ругаться парень. – Или приспичило? Так торопилась, что и платья было не натянуть?
Из глубины дома послышался мужской голос, спрашивающий сына, что случилось.
– Да тут одна... – дальше шло непонятное слово. – Опять с белоцветом ошиблась.
– Гони в шею! – последовал категоричный ответ. – Нам постояльцы без надобности.
– Слышала? – спросил парень ведьму. – Выметайся отсюда!
– Подожди... – взмолилась девушка с чудовищным акцентом, в котором смешался степной говор и произношение прошлого века. – Не гони... прошу... благодарность... много... что хочешь...
– Нам тут ваши ворованные деревяшки ни к чему, – отрезал парень и воровато оглянулся на дверь внутрь дома, потому что девушка шагнула к нему, протягивая руки к его шее. Ведьме и в голову не приходило, что её можно понять как-то неправильно, собственно, Тиселе и вовсе не предполагала и не ждала... Намерение вцепиться наглому смертному в шею и наказать его за дерзость было остановлено неожиданными объятьями, и, прежде, чем девушка успела отпрянуть, её рот был закрыт поцелуем. Позднее страж объяснит, что её вид вкупе со словами о благодарности вполне мог вызвать именно такие действия, и тут нечему удивляться, но сейчас Тиселе была по меньшей мере поражена.
Поцелуй длился долго, и длился бы ещё дольше, если бы на месте Тиселе была бы обычная девушка или даже волшебница. Однако ведьма всегда остаётся ведьмой, и вскоре парень закричал уже не от удивления, как прежде, а от ужасающей головной боли. Вслед за этим у него заболели, словно обожжённые, руки и грудь, а вслед за этим пришло муторное ощущение, будто его схватили за ноги и несколько раз от души встряхнули. Всё это произошло в одно мгновение; глаза девушки горели жёлтым огнём, и, едва жертва разжала объятья, как Тиселе прошипела:
– Впредь будешь знать, как целовать ведьму!
И, чтобы парень получше запомнил эту встречу, девушка отвесила ему оплеуху, и без когтей отлично прочертив четыре царапины на его щеке.
После чего развернулась и выскочила за дверь так быстро, что прибежавшие на крик родители увидели только корчащегося от боли сына.
Расчёт оказался верен. Поднялся крик, и, поскольку вся деревня знала, что из Карвийна ожидается волшебник, его очень скоро осмелились побеспокоить – ведь болезнь «бедного мальчика» нисколько не проходила, а только усиливалась с каждым мгновением. Удивительного в этом было мало – любое ведьминское заклинание питается силами самой жертвы и, таким образом, может длиться всё время, покуда жертва жива, а на этот раз Тиселе постаралась, награждая наглеца головной и желудочной болью, ломотой в костях и лихорадкой. Что до ожогов на коже и обмётанных губ, то в них как раз не было её вины, вернее, девушка ничего не сделала, чтобы одарить парня ещё и ими, только вот прикасаться к творящей свои злые чары ведьме обычно не осмеливался даже лесной страж.
Засев подальше от дома своей жертвы, Тиселе снова приняла облик маленького зверька и теперь ждала, когда проведать больного явится городской маг. Вийник не был лекарем, и ничего не смыслил в излечении больных, но жители деревни почитали врачом каждого грамотного человека, а уж волшебника – любого – и вовсе принимали за великого целителя, нимало не интересуясь его специальностью. Не разобравшись в происходящем, маг поддался на уговоры встревоженных родственников больного «посмотреть и разобраться» и пошёл с ними, намериваясь посоветовать обратиться к кому-нибудь другому. Всё это Тиселе не интересовало. Едва «укравший» её вещи волшебник подошёл к дому жертвы, как ведьма метнулась в оставленный им дом и вскоре выбралась наружу, сжимая в острых зубках свою одежду.
О том, как Вийник разобрался в природе болезни, с важным видом назвал её «ведьминой лихорадкой» и как полночи сражался с заклинанием, а оставшуюся пытался отыскать в деревне следы злоумышленницы, Тиселе никогда не узнала. Она выбралась за ворота, поспешно оделась и, приняв облик зверька размером с некрупную собаку, побежала по дороге на запад, стремясь и убежать подальше от мага, и поскорее добраться до Карвийна.
Страна тесных стен была не такой уж голой, как казалось ведьме по рассказом Заклятых. Вдоль дороги росли деревья, но не те, к которым привыкла девушка – не могучие высокие стволы, каждый из которых пережил не одно людское поколение. Нет, деревья в стране тесных стен были скромные, как будто прирученные, и так же мало походили на южные леса, как комнатные собачки походят на волков. Никакой могущественный дух не жил здесь, и несчастные растения были предоставлены милости людей, которые, как казалось ведьме, при всём желании не могли бы позаботиться о деревьях так, как они того требуют. Вскоре этим печальным мыслям нашлось доказательство: Тиселе увидела поваленный ветром ствол, возле которого мирным сном спал одетый во всё грязное мужчина, от которого исходил сильный и неприятный запах.
При виде подобной картины Тиселе была глубоко возмущена шокирована, она испытала ничуть не меньше негодования, чем благородная леди, узнай та, что кто-то вздумал спать на могиле её любимой бабушки. Оглядевшись по сторонам, ведьма подошла к дереву и внимательно его осмотрела. Оно было уже мертво, и мертво окончательно, однако никто и не подумал обеспечить несчастному достойное захоронение. Мысль о том, что несчастное будет разрублено топорами, распилено пилами и сожжено в огне, наполнила Заклятую ужасом и отвращением, и она решила сама позаботиться о погребении. Ведьма обняла поваленный ствол и, закрыв глаза, искала среди многочисленных горестей, наслать которые было в её власти, гниль и разрушение. Вскоре она их нашла, и как последнее милосердие подарила дереву, и двумя мгновениями спустя ветер унёс труху, которой стал ещё недавно крепкий ствол.
– Покойся с миром, – прошептала девушка на языке степей и покосилась на спящего смертного. Он не проснулся, даже не шелохнулся во время колдовства, только развалился поудобнее и громко захрапел. Тиселе презрительно скривилась, однако в ранний час на дороге никого не было, и она решила не уходить, пока есть возможность узнать нечто новое.
Присев на корточки возле спящего, ведьма осторожно положила руку ему на лоб. До сих пор ей был неизвестен способ наслать на человека столь сильный и безмятежный сон, и это значило, что ему стоит научиться. Быстро ухватив причину, ведьма выдернула её, желая рассмотреть поближе, и в тот же момент спящий зашевелился и застонал. Ведьма отпрыгнула от него как ужаленная, изменила облик и поспешила скрыться в ветвях ближайшего дерева. А лежащий на земле мужчина произнёс резким тоном что-то непонятное и, схватившись за голову, вопрошал семерых богов, кто же наградил его таким жестоким похмельем.
Тем временем Тиселе, сидя на дереве, не столько дивилась на неожиданную болезнь, сколько разбиралась в её природе, и вскоре с сожалением обнаружила, что не может насылать ничего подобного, так как причина и сна, и последующих за ним мучений в неком напитке, без которого все заклинания были бы бессильны. Всё, что могла бы ведьма – это усилить действие напитка, ускорив сон или наступление болезни. Она решила дополнить свою коллекцию хворей загадочным «похмельем» и за хвостик, тянущийся от беспробудного сна, вытащила из смертного все его мучения, оставив удивлённого пьяницу гораздо здоровее, чем он был прежде.
– Прочь с дороги, замухрышка! – крикнул один из них, а второй добавил:
– Середина дороги не для таких, как ты, малютка! – и обидно хохотнул.
Они подстегнули коней, и ускакали быстрее, чем ведьма успела кинуть им в спины заклятья. Однако увещевание подействовало и от следующей телеги Тиселе отскочила к обочине, на которой опасность быть сбитой с ног или задавленной была гораздо меньше.
За первыми двумя телегами последовала третья, а там и четвёртая – окрестные жители свозили в Карвийн плоды последнего урожая, и стены становились всё ближе и ближе, и ведьма уже ждала, когда под её ногами пропадёт дорога, ведь любое поселение в стране тесных стен защищено от подобных ей созданий. Девушка присматривалась к телегам, выбирая, на какую из них ей обрушить свои чары, когда пятая, нагруженная не так сильно, как другие, замедлила своё движение.
– Эй, малютка! – весело крикнул возница – пожилой усатый мужчина в потрёпанной старой одежде. – Не к чему тебе сбивать на дороге ножки, залезай-ка сюда. Э, да ты совсем босая! Куда смотрит твоя матушка – шубу справили, а обувки не нашлось! Да чего молчишь, язык проглотила?
Ведьма подавила желание отпрыгнуть и зашипеть и поспешно залезла на телегу.
– Ты... по-мог... доб-ро... та... мно... го... бла-года... рю... – с трудом выговорила девушка. Она не столько испытывала настоящую благодарность, сколько не могла оставить без ответа неожиданное доброе дело. Любая ведьма старалась держаться от таких людей подальше, но Тиселе боялась привлечь к себе внимание. Смертный явно не ждал от неё отказа.
– Да ты совсем дурочка! – засмеялся возница, выслушав её сбивчивый ответ и приписав плохое произношение отсутствию ума. – И как тебя на дорогу-то занесло? Кто за тобой смотрит?
– Никто, – вполне внятно ответила ведьма и, подумав, пояснила, указывая на плащ: – по-да... рок.
– Шубу подарили, обувку нет, – изумился возница. – Видать, лишняя у кого-то была. Ну, показывай, куда тебя везти. До города точно доставим, а там видно будет.
– Даль-ше не на-до, – так же с запинкой ответила ведьма. – Най-ду са-ма. Бла-го-да...
– Не торопись, давай сначала доедем, – оборвал её возница. – Экая незадача – и поговорить с тобой не о чем, бедная крошка. Может, ты хоть свистеть умеешь, всё веселее, коли уж беседа не ладится.
Свистеть Тиселе умела отлично и, не желая оставаться в долгу у смертного, поторопилась исполнить его желание.